Кливия и Снежинка.
С ней мне
пришлось встретиться, когда я проходила практику после четвертого курса
ветеринарного института. Это было в поселке Волышово
под Порховом. Кстати Порхов,
это город в Псковской области, о котором упоминали в летописях ещё в начале
2-го тысячелетия. Так вот, Волышово, это бывшая
усадьба графа Строганова, с пейзажным парком, великолепным особняком и чудно
отстроенными конюшнями. Здесь размещался конный завод, здесь он и теперь
размещается, практически без изменений, только недавно поставили ещё три огромные конюшни, каждая на 60 голов, да
в бывших конюшнях кое-где живут люди. Но разговор не об усадьбе и не об
исторических пертурбациях.
В одной из
новых конюшен я и увидела эту 1,5 годовалую кобылку. Её имя Кливия.
Она от хороших родителей, в ней кровь лучших орловских и американских рысаков,
это кровная русская рысачка. Но, к сожалению, она калека, у неё недоразвиты
задние ноги, я толком не знаю и сейчас, что же это такое было – генетический
брак или тяжёлая родовая травма. Во всяком случае, её оставили в надежде, что
она сможет давать приплод, уж больно хорошая ценная кровь в её жилах.
Кливия обладала некрасивой горбоносой головой с узким лбом
и огромными тёмными глазами смотревшими недоверчиво и затравленно. Будто она
извинялась за своё уродство. Конюхи её не любили. Коваль, старый кавалерист,
ругался и выходил из себя, когда расчищал ей копыта, так как Кливия не могла ровно стоять и всё время норовила улечься старику
на спину всей своей тяжестью.
От недоброго,
неласкового обращения кобылка не стала добрее, и дурной характер американских
предков начал проявляться довольно рано. Она норовила куснуть, когда заходили к
ней в денник, ударить, когда убирали в нем. Естественно ей за это попадало, что
ещё более ожесточало молодую лошадь. А когда всю конюшню осматривали «высокие люди», т.е. главный зоотехник и её
помощники, то и тут нечему было радоваться. Кобылки и жеребчики гордо
выступали, красуясь перед людьми. Их хлопали по лоснящимся шеям и крупам,
шутливо пощипывали за мягкие губы и ноздри, и они делали вид, что сердятся,
настораживались, перекатывали мускулы под тонкой кожей. А она выходила,
подволакивая и неудобно подставляя под себя свои ненавистные задние ноги, порою
оступаясь на глиняном полу, но, всё же пытаясь «поиграть», но её кокетство
резко и недовольно обрывали: «– Но-о, не дури!» – и
дергали за повод. У людей были недовольные жесты и голоса со
вздохом сожаления. «– Какая кровь пропадает!». Уводили в денник, напоследок
хлопнув по недоразвитому крупу. И даже мастью не вышла бедная наша Кливия – рыжая с проседью, грива рыжевато-розовая – как
будто грязная, чисти не чисти лоска не видно, не то, что соседи,- гнедые,
вороные, огненно рыжие, соловые – яркие насыщенные оттенки.
Мне было её жаль, но заниматься ею некогда. Затем, ко
мне приехала подруга погостить, и мы с ней ходили вдвоём по моим владениям. Кливию она заприметила сразу и когда мы приходили на второе
отделение, где та жила, сразу шла к ней. Ласкала, разговаривала, чесала под
гривой. Через некоторое время, наша угрюмая, злобная Кливия,
встречала её бархатным тихим ржанием и глаза её светились таким счастьем, когда
она своей некрасивой мордой тянулась к её рукам,
ожидая лакомства и ласки. О чем они там беседовали
каждый раз я не знаю, у меня было слишком мало времени. Так что, осмотрев и
обработав с добрый десяток лошадей, напоследок заходила к ним в денник.
Осматривала кобылку и немного приласкав,
за компанию, уходила, уводя с собой
подругу. А Кливия стояла и с какой-то грустью
смотрела нам в след. Потом подруга уехала и Кливию
стала навещать только я, да и то реже и реже, так как работы всё прибавлялось и
прибавлялось.
Наступали
холода, ненастная осень. А ещё через 1,5 месяца выяснилось, что некуда ставить
отбитых от маток жеребят. Не хватает
денников. Было решено, что лошадей негодных ни для интенсивной работы, ни для
продажи, ни для племенного использования – списать. На этом конном заводе это означало одно –
забить на корм песцам, содержавшимся на звероферме тут же. Как ветврач, я
должна была присутствовать при забое, а как молодому практиканту мне было это внове и весьма интересно. Невежество иногда
спасает от излишних переживаний. То, что мне пришлось пережить во время этого
мероприятия, запомнилось мне, наверное, на всю оставшуюся жизнь.
Во-первых, к
моему недоумению, забивали кобылу 39 лет Снежинку, на которой, три месяца
подряд я подвозила топливо к своему обиталищу, она была ещё вполне бодра, хотя,
конечно же, уже потеряла прежнюю силу.
Во-вторых,
забивали лошадь, тоже весьма старую, но достаточно крепкую и нравом хорошую.
В-третьих,
забивали Кливию, о которой
решили, что она не устоит под жеребцом-производителем.
Итак, - всех
троих я знала. На одной работала, другую лечила, а третью просто жалела, ко всем как-то
привязалась. Был ли это какой-то
жизненный урок лично мне, или просто совпадение, остаётся только догадываться,
ибо пути господни неисповедимы.
Все трое приведённые на казнь были тихи.
Кливия никого не видела и была как никогда покорна. В
глазах её не было ни блеска, ни испуга, они были какие-то остановившиеся. С ней
управились довольно быстро.
Вторая кобыла
храпела и сопротивлялась, чуя кровь, но ей дали наркоз, и она успокоилась. С
ней было сложнее, она была мощнее и крепче.
Снежинка была
последней, она была самой старой и самой послушной. Она всё видела и слышала, думаю, что всё
понимала. В глазах было доверие и слёзы.
Когда ввели в вену иглу, она даже
не вздрогнула. Я стояла рядом и гладила её седую морду. Тёплое дыхание из ноздрей становилось реже и
тише. Она зашаталась – тут приступили к
делу забойщики. Но неловко, Снежинка рванулась всех
расшвыряв и грохнулась об пол, – люди выскочили из ставшего тесным помещения.
Кроме меня, я оказалась зажатой в углу и прямо передо мной, лёжа на боку, бешеным
галопом неслась рыжая седая лошадь, из шеи бил фонтан крови, заливая стены
вокруг, шея и морда ее были вытянуты струной, уши
зажаты, она рвалась из последних сил, убегала от быстро настигающей её смерти. От глаза вдоль морды пролегла тёмная поблёскивающая дорожка. Этот глаз
смотрел на меня с таким отчаянием, горем и недоумением: « - Люди, я так долго служила вам, так долго и
безропотно, так за что же?».
И никуда мне
было не уйти от этого пристального немигающего взгляда. Копыта били рядом с
моими коленями, стены справа и слева стали алыми от крови. Единственное
безопасное место было там, где я стояла и ни одна капля крови ещё не упала на
меня.
Я закричала,
тем, что убежали, что бы вернулись и дорезали лошадь, иначе она будет ещё долго
биться в агонии. Снаружи прибежал мужик
с длинным ножом, и всё быстро кончилось.
Только вот её ещё осмысленный взгляд, ещё
живой глаз всё смотрел мне в душу, медленно застывая и отпечатываясь
навеки.
Прядь волос от
гривы Кливии я отослала своей подруге в Ленинград с письмом. От Снежинки я
ничего не взяла на память, сохранилась только одна фотография и этот взгляд
глубоко в душе.
Жизнь зверей так сильно зависит от прихотей человека,
а он даже и не задумываеся
об этом. Наверное, лучше принимать всё как оно есть, иначе можно или с ума
сойти или вегетарианцем сделаться.